Кино как высочайшее из искусств

Кино как

высочайшее из искусств



	Одна из особенностей современного демократического общества - высокая культура населения и расцвет всевозможных искусств. Необозримые высоты, достигнутые мастерами массовых жанров, остаются тем идеалом, на который обречены ориентироваться ущербные рафинированные гении будущих поколений. Ибо масса - неизбежный критерий и высоты, и чистоты. Среди видов искусств, пошедших широким шагом в массы и назад, особое место занимают лицедействующие жанры - театры, перформансы, шоу и особенно кинематограф. Отличительной чертой этих жанров является персональная близость творца и ценителя - зритель долгое время (порой до 3х часов) наслаждается созерцанием одухотворенных лиц творцов, одухотворенных настолько, что это невозможно скрыть даже сквозь многослойный грим. Но не только конечно. Главное в лицедействии - "игра", т.е. изображение реальной жизни, утонченной до уровня, доступного пониманию названного высокого ценителя. Упомянутые лица творчески изнуряют свою нервную систему, вылезая вон из загримированной кожи, чтобы донести до утонченного знатока неимоверный накал нечеловеческих чувств, подобный тому, что вызывается обыденным существованием, если его извратить до степени безумия. Представление вызывает в потребителях всевозможную дрожь, не столько дополняющую, сколько заменяющую естественные чувства. В качестве благодарности, массовые почитатели, надежно подсаженные на иглу комфортного эмоционального возбуждения, начинают включать лицедеев в сферу персонального бытия, сродняясь, сживаясь и сливаясь с ними так, что начинают не только дрожать, но и подражать. Впрочем, без сценических личностей и самого сценического искусства, бытие быстро перестает быть таковым, а превращается в тоскливую, серую и убогую "реальность", слишком сложную, чтобы думать и слишком привычную, чтобы менять. Дорога к высоким жанрам началась давно, еще во времена детства цивилизации - когда одни скоморохи развлекали других, выделываясь перед ними и тем отвлекая от тяжелой и неблагодарной необходимости совершенствования души и общества. Это, правда, было хорошо уже тем, что заменяло наслаждение от публичных казней, которые долго держали первенство в списке доступных развлечений. Постепенно скоморошество усложнилось до "цирка" - первого искусства для толпы, а самые способные выдумщики стали высасывать из пальца сюжеты для привлечения ротозеев. Так появилось искусство "театра". Со временем эта деятельность развилась до "художественной литературы" - более-менее последовательного изложения сплетен из жизни юродивых. В то время, как нормальная литература была посвящена идеям, "художественная" занимала головы тех, кто был не способен абстрактно мыслить. Интерес к чужой жизни, личности и тайнам, как и вообще необходимость очеловечивать абстракции - признак инфантильности, коей до смерти страдают массы. Но если текстовые сплетни еще могут претендовать на статус пусть убогого, но искусства - просто потому что оставляет немного места авторским мыслям о лучшем и должном, - то в игровых жанрах нет даже этого. Они преподносят недалекому потребителю уже готовую картину, в которой последнему остается только радостно угадать привычные места, знакомые фразы и случайно отложившиеся в мозгу чужие мысли. Хорошо знакомое и постылое облагораживается обликами кумиров и мастерской работой операторов-декораторов, приобретая освеженный и вновь пригодный к перевариванию вид. Радость узнавания, чувство сопричастности, восторг поклонения заменяют напряжение мысли, тяжесть переживания и счастье свободы, достигаемые в реальной жизни муторной работой серого вещества, нервных импульсов и мышечно-двигательного аппарата. Причем эта несложная процедура приятно щекочет нервы видимостью невероятной интеллектуальной победы и позволяет считать себя особью, приобщенной к высокой культуре. Именно в силу последнего шутовство в массовом обществе воспринимается всерьез - как умение угодить эмоционально обделенному, чувственно обойденному и интеллектуально обиженному, примитивному, обворованному во всем, в чем можно и всеми, кому только удалось, зрителю. Дебилы со школьной скамьи, эти алкатели зрительной жвачки становятся все более и более дебильными от постоянного погружения в инфантильную игровую среду легкоусваиваемого массового наркотика. Если в былинные времена толпа поклонялась героям и шла за ними к свободе, в эпоху экранной лжи она поклоняется клоунам, изображающим героев. И не просто поклоняется, а молится, обожествляет и мечтает героически отождествиться не вставая с дивана. Умение кривляться выросло до искусства подменить реальность, создать лживый мир, населенный мифическими сюжетами и страстями. Фантастика вырвалась из мира игры в мир политики, экономики, науки. Стала дурманом, затемняющим сознание, переселяющим в новую реальность, где надо не думать, искать и творить, а смотреть, восхищаться и подражать. Но стоит ли винить наивных потребителей, заваленных этими соблазнительными развлечениями? Их ли вина, что не дано им мыслить? Будучи таким же клоунами, они виновны лишь в своей патологической бездарности. Иное дело успешные лицедеи. Безусловно, будет несправедливым не отметить, что доступ на сцену позволяет лучшим экземплярам клоунов проявить определенные способности к "перевоплощению" - т.е. изображению всевозможной бредятины, выдуманной для них авторами, сценаристами, режиссерами, писателями, продюсерами и прочей многочисленной обслугой. Названные способности тем заметней, чем полнее они отражают внутреннюю пустоту, ибо никакой нормальный человек не сможет кривляться столько времени, повторяя чужие мысли, слова и телодвижения. Способность к притворству, а на самом деле - доведенное до абсурда болезненное стремление к постоянному вниманию окружающих, гармонично дополняет и заполняет указанную пустоту. Жажда внимания и славы превратилась в движущую силу массового искусства, массового творчества и массовой жизни. Лицедеи - это квинтэссенция публичного общества, продажность, вознесенная на недосягаемую эстетическую высоту. Наемные герои готовы превратиться в кого угодно и делать что угодно, лишь бы их допустили на любую мало мальски популярную у толпы сцену, а тем более на экран - залог бессмертия. Нет ни одного истинного чувства, ни одной святой ценности, которую они бы не принесли в жертву своему идолу - недалекому поглотителю киножвачки, тому, кто выдает им моральную индульгенцию своим подражанием, своей собственной, еще большей, вторичностью. Вот в этой-то проституции, возведенной в ранг идеала, этой бездонной низости, прикрытой спасительными гонорарами, и заключается истинная высота сценического искусства - высота абсолютной моральной низости. Мораль: зри в корень Читаем дальше